Журналист-международник Милан Сиручек: "У нас, чехов, еще надолго в подсознании останется 68-й год"

Сиручек показывает свою книгу с автографом Дмитрия Медведева.

- Что ж вы, пан Сиручек, сразу - «бояться»…

- Я чех, у нас еще надолго в подсознании останется 68-й год. И если вы читали книгу, то заметили – я не подвожу читателя к определенным выводам: бояться или нет. Я просто писал о том, что узнал о вашей стране за 60 лет тесного с ней знакомства. С 1956 года, когда по направлению Центральной комсомольской школы приехал на годовую стажировку в "Комсомольскую правду". Одним из первых, с кем я там познакомился, был Володя Понизовский, сын полка во время второй мировой. Остановились в коридоре, поболтали, он мне: ну-ка, зайдем (к нему в кабинет – Ред.), знакомство отметить нужно. Так я влился в коллектив.

- Это через коллектив вы завели дружбу с сыном Хрущева?

- Да, и через тогдашнего редактора Аджубея. Мы все потом часто у меня собирались, Сергей Хрущев, Серго Берия, Сергей Микоян. Хрущев последний раз ко мне в Прагу приезжал в 90-х, перед самой эмиграцией в Америку, Серго умер в 2000-м, а про Микояна уже давно ничего не слышал.

- О чем же могли секретничать дети политической верхушки с иностранцем? В те-то годы...

- Да обо всем. Сначала, конечно, приглядывались друг к другу, свой-не свой? - но со временем сдружились. И говорили на самые острые темы. Что-то особо важное старались обсуждать на улице, подальше от стен. Помню, приехал однажды мой друг из Чехословакии, я ему говорю: пошли, покажу чего. Веду в в свою гостиницу ( мне при стажировке полагалось там жить), берем у администратора ключ, поднимаемся, и перед дверью в номер говорю: только молчи, ни слова. Заходим, располагаемся, сидим-молчим, через 20 минут стук в дверь, заходит администратор: ой, голубчики, давайте я вас в другой номер переселю, у нас получше есть для гостей дорогих.

- Прослушка?

- Точно! Они подумали, что сломалась. Я когда познакомился в Москве со своей будущей женой, так нам пришлось жениться тайком, даже родители ее не знали. Она когда домой приехала (она сама с Украины была, с Закарпатья), тут же вызвали в обком: ты родину предала! И год разрешения на выезд не давали, пока я не написал письмо Аджубею, и он передал его Молотову. Через две недели жена все получила.

Чешское издание "Стоит ли бояться России?".

ПРО КОЛЛЕГ

Однажды делал серию материалов про чешские коммуны - это были люди, которые по призыву еще Ленина приехали помогать строить коммунизм и в итоге многих потом уничтожили. Среди тех чехов была и семья Дубчек, им удалось вернуться, и вот с их сыном Сашей (впоследствии он стал первым секретарем ЦК Коммунистической партии Чехословакии - Peд.) тесно подружился.

Дубчек потом не раз помогал мне в работе журналиста. В 68-м году, например, когда состоялась та знаменитая встреча в Братиславе с Брежневым, Ульбрихтом, Гомулкой, Живковым и Кадаром (руководители СССР, ГДР, Польши, Болгарии и Венгрии), совещание проходило в особняке, и журналистов внутрь не пускали. Я говорю Саше: "Возьми меня с собой в делегацию". И когда шел с ним к той вилле, встретился взглядом с одним журналистом - мы поняли друг друга без слов: он моментально перекидывает мне через забор фотоаппарат, и я на встрече делаю несколько кадров. Потом эти фотографии обошли весь мир, это был фотокорреспондент AFP. Чье имя стояло под фото? Даже не помню. Это тогда было неважно, это была работа камеры в первую очередь. Зато какое доверие было у журналистов тогда друг к другу, все-таки отдать свою камеру, по сути, главный рабочий инструмент репортера, незнакомому...

Правда, другой коллега, из Reuters, меня… покусал. Это было 27 января 1973 года в парижском отеле Majestic. В тот день, если помните, заключали мирный договор между США в лице Генри Киссинджера и Северным Вьетнамом о прекращении военных действий. Там сначала что-то долго не могли согласовать - а мы, три тысячи журналистов, толпимся, ждем. И вот, наконец, секретарша выносит пачку релизов, и ее чуть толпой не сносит. А я маленький, юркий, пролез между всеми, подпрыгнул и выхватил последний лист. И тут же кто-то вцепился мне в руку. Потом этот журналист извинялся, на коньяк пригласил, но можно было и без этого, я его понимаю, он же из агентства, ему нужно как можно скорее передать, а у меня газета.

Сейчас технологии, конечно, другие, один интернет чего стоит. Но я всегда говорю начинающим журналистам, что для них интернет это зло. Журналиста кормят ноги. И смекалка. Никогда не забуду, как одно японское издание на событие прислало сразу двух журналистов. Один выуживал информацию, а второй дежурил у ближайшего телефона и держал линию - впустую начитывал какую-то книгу, лишь бы непрерывно оставаться на связи. И как только второй прибегал с последними новостями, ее сразу выдавали в "эфир" - тогда как другие еще только дозванивались и ждали соединения...

ПРО ЕЛЬЦИНА И ГОРБАЧЕВУ

Когда после Аджубея редактором стал Борис Панкин, мы с ним часто встречались, а потом, когда его назначили послом в Чехословакии, тем более. Когда случился путч, он советовался, давать ли комментарий ЧТК (Государственное чешское агентство новостей, Панкин тогда открыто осудил августовский путч - Ред.). Потом как-то сидим у него, и по вертушке звонит Горбачев: вызывает Панкина в Москву, принять новую должность. Министра иностранных дел. Панкин ему: Михаил Сергеевич, подумать нужно... Но тот отрезал: некогда, в самолете подумаете.

- Это был последний министр иностранных дел СССР. Всего 100 дней на посту...

- ...да, а потом назначили Шеварднадзе.

- Вы, кажется, и с ним были близко знакомы?

- Мы подружились еще по молодости, летом 1957 года, в Тбилиси. Он пригласил меня в гости, засиделись, и я остался до утра, мы с ним на спор вино из рога пили.

- И чья взяла?

- Должен признаться, я потом уже и не помнил. Но для меня, я считаю, окончилось все удачно, потому что с тех пор его двери для меня всегда были открыты. В последний раз у нас было дело, когда решался вопрос о выводе советских войск с нашей территории.

А вот с Ельциным впервые столкнулся, когда он был первым секретарем Москвы. Егор Яковлев как-то пригласил к себе на дачу, на три дня, и там был Ельцин. И больше никого. Мы провели тогда вместе три дня за разговорами и тостами, и я к нему приглядывался. То, что про него потом говорили, что он много пьет... знаете, он на самом деле в последнее время очень болел. Тот случай, когда он не вышел из самолета, тогда это был не алкоголь, он на самом деле был болен.

Ну и, конечно, черта эта его характера - очень уж импульсивный был. Я когда за ним наблюдал, он всегда внимательно слушал всех, но потом очень быстро выносил вердикт, не мог выжидать. Это я говорю, разумеется, про личностные характеристики, не политические.

Когда он ходил по магазинам с проверками и снимал заведующих, я ему говорил: "Борис Николаевич, у вас вообще есть такое право?" Он: " А что? Я тут главный!". Он искренне хотел исправить ситуацию, но торопился и при этом делал непростительные ошибки.

- Ну вот Горбачев хотел изменить не торопясь, и чем все закончилось... Вы с ним знакомы только по саммиту? (имеется в виду саммит Рейган-Горбачев, позднее про эту встречу Сиручек написал книгу «Мир с глазу на глаз: встречи Рейгана и Горбачева» - Ред.)

- С четой Горбачевых я познакомился в Праге, был их переводчиком во время посещения одного монастыря, а потом Раиса Максимовна еще попросила сходить с ней в университет к студентам. Она, конечно, большой человек, ломала эти... как это будет по-русски...

- Стереотипы?

- Даже больше. Она доказывала, что женщина равноправна. А это уже революция. Многим ли такое понравится? Я это помню по своей жене. Кстати, то, что я стал выпускать подпольную Mladá fronta (одна из самых популярных чешских газет – Ред.) во время ввода советских войск в Прагу в 68-м году, это благодаря ей.

ПРО 68-Й ГОД

Про назревающие проблемы я немного знал через Сашу Дубчека, но я, да и вся наша верхушка - я уже потом думал, боже мой, какие же мы все наивные были. Даже 13 августа, когда была встреча в Карловых Варах с Вальтером Ульбрихтом. Мне тогда в четыре часа утра звонят из секретариата Дубчека - не хочу ли я присутствовать? Я, конечно, тут же собрался и поехал. Там уже находилось наше руководство во главе с Дубчеком. Через какое-то время на местном аэродроме приземлился шеф восточногерманских коммунистов Вальтер Ульбрихт. По окончании переговоров мы с членами политбюро провожали его в аэропорт, а потом еще сидели, обсуждали встречу: «Во, как мы ему сказали, будет знать!».

Никто и помыслить не мог, что уже через неделю в Прагу войдут советские танки.

А ведь мне еще в апреле в Москве Понизовский говорил: Милан, мы за вас болеем, но вы понимаете, что вам это с рук не сойдет, уже войска собираются на границaх. А я им: да что вы такое говорите, мы же друзья!

А за несколько недель до вторжения ко мне в редакцию приходит корреспондентка из "Вашингтон пост". Говорит, Милан, редактор послал меня писать про вступление советских войск, ты не знаешь, когда это точно будет, а то у меня билет в Югославию, хотела успеть в море искупаться? Я ей в шоке: вы что, с ума сошли, никогда такого не будет!

Накануне вступления танков я дежурил в редакции. Подписал номер в половине первого ночи, приехал домой, но не успел еще лечь, как звонит коллега из нашего филиала в другом городе. "Что нам делать, к нам едут советские танки?". Я в машину и обратно в редакцию. По пути уже видел, как приземляются самолеты в Рузыне (пражский аэропорт – Ред.). Задержал выпуск газеты, дистрибуцию, журналистов оставшихся.

Мы сделали новый выпуск, посвященный случившемуся. Окончили где-то около шести утра. Поехал домой, поспал три часа и с утра собираюсь опять в редакцию, звоню туда, а мне говорят - ни в коем случае не приезжай, редакция занята советскими.

Я к жене: да как же так, что теперь делать? И она вспомнила, что в Збраславе (часть Праги – Ред.) есть маленькая типография. Собрали группу журналистов и начали выпускать газету подпольно.

- А распространяли как же?

- На грузовиках увозили в западные и южные районы республики – Плзень, Будейовице и прочие и там раздавали.

ПРО УКРАИНУ И КРЫМ

- Вы ведь не только в России поработали, но и на Украине?​

- Не один год. Все, что там случилось, конечно, назревало долго. Солженицын что писал? Он всех русских делил на малорусских, белорусских и великорусских. Малорусские - это украинцы, которые, начиная со времен Хмельницкого, искали у России защиту от поляков. No случилось, что левобережная часть страны от Днепра стала частью царской России, а поляки и потом австрийцы заняли правобережные части. И даже в период 1917-1921 годов существовало сразу несколько украинских государственных образований, Украинская Народная Республика, Западно-Украинская Народная Республика. А единая Украина возникла только уже как часть Советского Союза, в двадцатых.

После войны Сталин направил туда тысячи чиновников на ведущие посты, многим украинцам такое понравится? Хрущев был первым секретарем ЦК УССР, но сам украинский язык не знал.

А с другой стороны? Когда я в 60-х работал на Украине, уже тогда русский язык у «правобережных» вызывал отторжение. Один раз долго в московской библиотеке искал полное собрание Тараса Шевченко, нo не мог найти, все стихи, в которых говорилось про «москалей», были вычеркнуто. Hе всем нравилась национальная окраска его произведений.

Этот исторический процесс важно знать всем, кто воюет теперь "за" или "против". Так что история такая сложная... Не бывает только черного или только белого.

- Вы это пытались сказать в последней своей книге? ( "Бандеровцы: герои или бандиты?" – Ред.).

- Да. Поэтому писал не только про их зверства, но и положительные черты, поверьте, у некоторых они тоже были. Конечно, по сравнению с власовцами (мне довелось с ними столкнуться во время войны), бандеровцы были жестокими. Но также из архивов я узнал, что часть зверств бандеровцам просто приписаны, с какого-то момента убийства совершали сотрудники НКВД в форме бандеровцев. Чтобы настроить против них население.

- Какой вы видите выход из украинского кризиса?

- Только время. Что случилось, уже не исправить, страна будет жить этим годами. Не знаю, кто сможет поставить страну на ноги быстро, сколько нужно денег. Но сейчас не поможет ни Россия, ни Америка, ни Евросоюз, деньги просто пропадут в этой экономической дыре. В 90-х годах я девять лет проработал на Украине, и видел, какая слабая там экономика. Как, в принципе, и в Крыму.

Но я против того способа, каким он достался России.

ПРО РОССИЮ И ЧЕХИЮ

- Эти политические катаклизмы скажутся на российско-чешских отношениях?

- Экономически мы, естественно, боимся, чтобы отношения не нарушились. После бархатной революции у нас в 1989 году они прервались, и мы долго их налаживали. И вот теперь, когда все более-менее успокоилось, они могут в любой момент прерваться. Тем более теперь, в рамках нашего эмбарго с Евросоюзом. А мы экономически очень заинтересованы в России.

Что касается политического аспекта… Мы опасаемся возвращения призрака 68-го. Вроде все стало забываться, поток туристов увеличивается, и вдруг снова где-то танки. Мы всегда будем сопротивляться, если применяется сила.

- А говорят, что в отличие от русских, которые дерутся до последней капли крови – чехи дерутся до первой.

- (смеется). В этом, конечно, правда есть. Даже когда в 68-м танки пришли, мы не сопротивлялись. Наша борьба заключалась разве что в том, что мы, например, указатели уличные переворачивали, чтобы запутать, не более.

- Так что же, стоит бояться России?

- Я всем говорю, что Россию нужно понимать, а не бояться. Мы всегда боимся того, чего не знаем. В конце концов, у каждой стороны свои ценности, с ними можно не соглашаться, но их нужно уважать.